Подали вполне съедобную камбалу, которая оказалась еще вкусней без мучной приправы. Затем буфетчик принес ветчину. Ветчина была, по-видимому, из свиньи, страдавшей ревматизмом, хотя относилась к припасам, которые офицеры закупали для себя. Не всякий живодер смог бы нарезать ее так ловко. Посоветовав буфетчику «вбить в свою башку» то, что ему говорят, и «шевелиться поживей», Джеймс Диллон повернулся к доктору и с приветливой улыбкой произнес:
— Мне кажется, я уже имел удовольствие встречаться с вами, сэр? Не то в Дублине, не то в Насе?
— Не думаю, что я имел честь познакомиться с вами, сэр. Меня часто принимают за моего кузена и тезку. Мне говорят, что мы поразительно похожи. Должен признаться, меня это смущает, поскольку он больной на вид, с этакой лукавой усмешкой доносчика на лице. А в наших краях доносчиков презирают, как нигде, разве не так? И правильно делают, по моему мнению. Хотя этих тварей предостаточно. — Слова эти доктор произнес достаточно громко, так что его сосед хорошо их расслышал, несмотря на предупреждение капитана: «Полегче… Не расходитесь чересчур… Обопрись о балку, Киллик, да не суй пальцы в тарелку…».
— Целиком с вами согласен, сэр, — с понимающим выражением на лице произнес Джеймс Диллон. — Вы не выпьете со мной стаканчик вина, сэр?
— С большим удовольствием.
Они чокнулись смесью тернового сока, уксуса и сахара, которую продали Джеку Обри вместо вина, а затем принялись за изрубленный капитанский окорок: один — движимый профессиональным интересом, другой — профессиональным стоицизмом.
Однако портвейн оказался вполне сносным, и после того, как скатерть сняли, в каюте возникла более свободная и непринужденная обстановка.
— Расскажите, пожалуйста, о том, что произошло с «Дартом», — произнес Джек Обри, наполняя стакан Диллона. — Я слышал разные истории…
— Я тоже прошу вас, — присоединился к нему доктор. — Сочту за честь для себя.
— Ничего особенного не произошло, — отозвался Джеймс Диллон. — Всего лишь столкновение с жалкой горсткой каперов, драчка мелких судов. Я был временным капитаном зафрахтованного куттера — небольшого одномачтового судна с гафельным вооружением, сэр. — Стивен поклонился. — Под названием «Дарт». Оно было вооружено восемью четырехфунтовыми пушками, что было весьма кстати. Но у меня было всего тринадцать матросов и один юнга. Однако мы получили приказ принять на борт королевского посыльного и десять тысяч фунтов стерлингов монетами, чтобы доставить их на Мальту. Капитан Докрей попросил меня доставить туда своих жену и сестру.
— Помню, он был помощником командира «Тандерера», — заметил Джек Обри. — Милый и любезный господин.
— Так оно и было, — согласился Диллон. — Поставив марсель, мы отошли подальше от берега, лавируя в трех или четырех лигах от Эгади, встали на якорь в румбе к весту от зюйда. После захода солнца поднялся ветер. Имея на борту двух дам и не располагая достаточным количеством матросов, я счел разумным укрыться за Пантелелерией. Ночью ветер поутих, волнение уменьшилось. В половине пятого я все еще оставался на месте. Помню, я тогда брился, потому что порезал подбородок…
— Ага, — удовлетворенно заметил Стивен.
— … Тут послышался крик вахтенного, заметившего парус, и я поднялся на палубу…
— Как же иначе, — засмеялся Джек Обри.
— … Я увидел три французских капера с латинскими косыми парусами. Рассвело достаточно, чтобы я смог разглядеть их корпуса в подзорную трубу. Два ближайших судна я узнал. Каждое было вооружено длинной бронзовой шестифунтовой и четырьмя поворотными однофунтовыми пушками, установленными на носу. Мы сталкивались с ними на «Эуриалусе», и они от нас, разумеется, удрали.
— Что за экипаж был на них?
— На каждом из судов было сорок — пятьдесят человек, сэр. Кроме того, они были вооружены дюжиной мушкетонов, или «патарерос». Не сомневаюсь, что и третий капер был похож на них. В течение некоторого времени они рыскали в Сицилийском проливе, а теперь отстаивались мористее Лампионе и Лампедузы. Расположившись таким образом, они находились с подветренного борта от меня. — Диллон отхлебнул вина и показал: — Ветер в это время дул с той стороны, где стоит стопка. Они могли обогнать меня, идя круто к ветру. Было очевидно, что меня хотят атаковать с обоих бортов и взять на абордаж.
— Вот именно, — согласился Джек Обри.
— Взвесив все обстоятельства-то, что у меня на борту пассажиры, королевский посыльный, крупная сумма денег, а впереди североафриканское побережье, если я приведусь к ветру, — я решил атаковать каждое из судов по отдельности, пока ветер дул с моей стороны и прежде чем два судна успели соединиться. Третье находилось в трех — четырех милях от них и неслось на всех парусах. Восемь парней из команды куттера были отличными моряками, кроме того, капитан Докрей отправил сопровождать своих дам боцмана — славного, крепкого парня по имени Уильям Браун. Вскоре мы приготовились к бою и зарядили пушки картечью. Должен сказать, что дамы вели себя весьма отважно, чего я от них не ожидал. Я объяснил им, что нужно спуститься вниз, в трюм. Но миссис Докрей не желала допустить, чтобы ею командовал «какой-то сосунок», даже без эполета на плече. Неужели я думаю, что жена капитана первого ранга, служившего девять лет в этом чине, допустит, чтобы ее нарядное муслиновое платье испачкалось в льялах моей посудины? Придется попросить мою тетушку, чтобы Эллис, первый лорд Адмиралтейства, привлек меня к суду за трусость, робость, незнание своего дела. Она понимает, что такое дисциплина и субординация, не хуже любой другой женщины, и даже лучше. «Давай же, моя дорогая, — подумал я, — ты будешь черпать меркой порох и набивать картузы, а я буду носить их в фартуке».